Читаем без скачивания Под чужим именем [Сборник litres] - Виктор Семенович Михайлов

и обхватив руками колени, Леночка молча смотрела в глубокую заводь, в которой отражались плывущие облака и далекие вспышки молний.

— Анатолий Сергеевич, зачем вы говорили с этой женщиной…

Комов не сразу ее понял:

— С какой женщиной?

— Я не знаю, как зовут ее, но Астахов…

— Ее зовут Нонна — накрашенная мелкая дрянь!

— Первый раз слышу, чтобы вы плохо отзывались о женщине, — сказала Лена и посмотрела на Комова так, словно действительно видела его впервые.

— Я до сих пор сам на себя злюсь за этот разговор с Шутовой. Я хотел сохранить хорошего летчика, ну, а… Понимаете, Леночка, она меня злила уже одним своим видом. Маленький, злой хищник, из тех, что тащут в свою нору все про запас. Ей и Астахов-то не очень нужен, разве что про запас! Мне хотелось хоть чем-нибудь досадить ей, как-нибудь зацепить ее за больное место. Представьте себе, еле сдержался.

— Какой вы?! — Леночка оживилась и смотрела на Комова широко раскрытыми от удивления глазами.

— Какой? — не понял Комов.

— Злой! Я не люблю добреньких. Вот у нас в Липках был один старичок, добренький, от него пахло восковыми свечами и земляничным мылом, такой чистенький, обходительный… старичок…

— Что же, вам Астахов сам сказал о моем разговоре с Шутовой? — перебив ее, спросил Комов.

— Сам. Сегодня приходил в Нижние Липки.

— Стало быть, вы, Лена, сильно любите Астахова.

— Почему?

— Злой он, Астахов.

— Злой, это вы правду сказали. Только злость эта не та. Неверно вы, Анатолий Сергеевич, меня поняли. Я говорила о непримиримости ко всякому старью, доставшемуся нам в наследство. Это хорошая злость — гражданский темперамент человека. — Леночка говорила медленно, как бы отбирая из всего того, что ей хотелось сказать, самое важное, самое сокровенное. — Вы хотите примирить меня с Геной. Не надо, мы оба ошиблись. Конечно, мне нелегко, но самое страшное позади. В ту ночь я много думала. Мама уснула, я вылезла в окно, всю ночь по лесу бродила — думала и плакала, очень мне себя жалко было. Левыкин рядом с нами живет. Он на своей гармошке играл, все что-то грустное, тягучее… Теперь мне легче стало, и любовь эта, как синяк, не трогаешь ее — не болит.

Внезапно потемнело, и в наступившей тишине с особенной силой прозвучал раскат грома. Яркая вспышка молнии прорезала тучи, и на землю упали первые, крупные капли дождя.

Леночка вскочила и, прижав руку к груди, едва слышно сказала:

— Анатолий Сергеевич, если бы вы знали, как я боюсь грозы…

Яростный ветер помчался по лесу, он гнул старые деревья, гнал валежник и палый лист. Теперь уже один раскат грома следовал за другим. Обнажая стройные, тонкие ноги девушки, ветер трепал и рвал на ней легкую ткань платья. Леночка нагнулась, придерживая подол, и выражение ее глаз, обращенных на Комова, полное откровенного страха и надежды, запомнилось ему навсегда.

Косой, холодный дождь хлестнул по земле и через мгновение обрушился на них ливнем. Комов схватил Лену за руку и увлек за собой на тропу. Леночка остановилась, скинула сандалеты и, босая, уже сама протянув ему руку, побежала вперед. Добежав до крытого стога, промокшие и озябшие, они зарылись в сухое сено. Сквозь пряные ароматы трав Комов различал ее запах — здоровый запах сильного молодого тела, разгоряченного бегом. Он видел сквозь мокрую ткань, ставшую прозрачной, ее белые чистые плечи и, боясь обмануть это ни с чем не сравнимое, чистое доверие девушки, лежал молча, не шевелясь.

Гроза так же внезапно, как началась, кончилась. Черный полог туч словно разорвался надвое, и выглянуло солнце, предвечернее, но еще по-летнему жаркое. На полянку слетели две птички черноголовки. Они отряхнулись, почистились и улетели. Лес зашумел, отряхивая дождевые капли, запел на тысячу птичьих голосов.

Леночка поднялась и зябко повела плечами. Комов снял с себя тужурку и набросил на плечи девушки. Они пошли к городку так же молча, но между ними протянулось что-то новое, волнующее и незнакомое.

Когда они вышли на опушку леса, Комов сказал:

— Леночка, вы идите вперед, а я приду позже.

Девушка вскинула на него удивленные глаза, но, ничего не сказав, отдала тужурку, обобрала с подола платья приставшее сено и пошла по дорожке к городку, затем повернулась и, увидев, что Комов смотрит ей вслед, махнула ему рукой.

«Хорошее, праздничное чувство…» — вновь вспомнил Комов слова девушки и пошел вдоль кромки леса, чтобы выйти с другой стороны к дому, где он жил.

Углубленный в свои мысли, Комов не заметил техника-лейтенанта Евсюкова, идущего ему навстречу.

— Гуляете, товарищ майор? — сказал Евсюков, снимая фуражку и обнажая безукоризненный пробор прически. Техник был одет в серый костюм с пестрым шелковым платочком в верхнем кармане. — Курите! — предложил он пачку сигарет «Астра».

Минутная растерянность заставила Комова взять предложенную сигарету. Евсюков чиркнул спичкой, прикрыл от ветра огонек, дал закурить Комову и прикурил сам. Выпустив кольцо дыма, Евсюков ловко нанизал его на палец, затем, ткнув этим же пальцем вслед идущей по тропинке Леночке, сказал:

— Хороша, рыженькая!..

По тому, как он это сказал, Комов понял, что Евсюков видел их, когда они вышли из леса, видел, как Лена обирала от приставшего сена подол платья и вернула ему тужурку.

Комов почувствовал такую острую неприязнь к этому человеку, что, не сдержавшись, сказал:

— Вы, Евсюков, пошляк! — и, не прощаясь, шагнул вперед.

Евсюков посторонился, и Комов быстро прошел мимо него, сжав в кулаке сломанную сигарету. Когда, задыхаясь от бешенства и быстрой ходьбы, Комов остановился на дороге, Евсюкова не было видно. Комов разжал кулак и хотел было швырнуть сигарету, но внезапно пришедшая в голову мысль заставила его задуматься. «Из наших, из техников, — говорил Родин… — Сигареты курит без мундштука…»

Комова охватило такое волнение, что он присел на пенек. Пытаясь привести свои мысли в порядок, он думал: «В четверг полковник Скопин посадил техника-лейтенанта Евсюкова под арест на трое суток, стало быть, до утра воскресенья Евсюков находился на гауптвахте, а преступление совершено между десятью и одиннадцатью часами ночью в субботу. Не мог же Евсюков в эти часы уйти с гауптвахты?»

Комов вскочил и быстро пошел в штаб базы. Уже поднимаясь по лестнице, он подумал, что его подозрение может быть вызвано личной неприязнью к Евсюкову. Комов остановился и начал спускаться вниз, но, решительно отогнав эту мысль, вновь поднялся на второй этаж и открыл дверь в кабинет командира роты охраны капитана Фарюбина.

Комову посчастливилось: капитан был на месте. Отвечая на вопрос майора, он очень неохотно достал лист постовой ведомости караула, нашел данные за